Интервью из ROCK IT! №17 за февраль 1994 года.

Хайд

-- Тема о том, когда вы приняли решение относительно того, чем будете заниматься в жизни.
-- Это делалось очень неспешно, возможно, и было определенное время, когда я принял такое решение, но я до сих пор дожил с ощущением, что мне открыты все пути. Если же говорить о принятии решений, то это сложно. С детства я хотел стать художником. Лет восемь назад у меня в этом вообще никаких сомнений не возникало, но с того момента возник интерес к гитаре, и в результате теперь моим основным занятием в жизни является музыка. Когда курс меняется, это в определенной степени из-за сильного интереса, нельзя сказать, что это осознанное принятие решений.

-- Что побудило вас сменить гитару на вокал?
-- Был период, когда рисование и гитара стали присутствовать в моей жизни одновременно. В то время были люди, с которыми я соперничал в искусстве игры на гитаре, и я думал: «Они круче меня». Несмотря на это, я думал, что хороший вкус в музыке выше мастерства, и, хотя собирался играть на гитаре, это послужило благоприятным случаем для пения, вроде: «В этом я чувствую уверенность».

-- В какой обстановке вы стали петь?
-- У меня была группа, я собрал участников и сам был в центре, но у нас не было вокалиста. Хотя в своем пении я был с давнего времении уверен, но считал, что быть гитаристом намного круче. И с чувством, что на этот раз я откладываю это соперничество в области гитары, я стал петь.

-- Вы сказали, что у вас была уверенность в своем пении?
-- Я думаю, у меня широкий диапазон. Я обнаружил, что могу петь выше и могу петь ниже большинства людей. И когда я пробовал петь, я замечал: «О, вот так мне подходит, так легче добиться экспресии». В качестве гитариста я уступал слишком многим, в качестве же вокалиста, как мне казалось, в моем окружении не уступал никому. Это было благоприятной возможностью.

-- То есть это было не столько намерение стать именно вокалистом, сколько уверенность в том, что в данной области вы превосходите других.
-- Да. Однако, если считать, что бог наделяет человека каким-то одним талантом, то я думаю, что мне он дал способности к рисованию. Я считаю, что лучше всего я подхожу для рисования. Просто сейчас мне интересно заниматься пением.

-- Вы уверены в своих способностях к рисованию так же, как и к пению?
-- Да, я уверен в рисовании. Даже более, чем в пении (смех).

-- Хочется увидеть. Какие картины вы рисуете?
-- Я рисую только карандашом, такие картины, как на фотографиях, когда мы были в Марокко. У меня дисхроматопсия, и с цветовыразительностью поэтому проблемы. Зато мне очень легко удается рисовать в одном цвете.

-- Вроде миниатюр, которые наполнены множеством тщательно выполненных деталей?
-- Да. Хотя, будучи уверен в себе, я рисовал без счета, дома у меня осталось только два рисунка. Закончив, я их всем раздаривал. С осознанного возраста было ощущение: «Я – это рисование». Поэтому и в школе на занятиях я всегда думал: «Заниматься этими предметами совершенно не мое дело».

-- Каким образом произошел выбор направления?
-- Когда я завершил обязательное образование, я был намерен заниматься рисованием. Потому что у меня не было никакого желания заниматься ненужными предметами. После средней я поступил в художественную школу, и с того момента пошли изменения. Пришло увлечение гитарой. Я слушал инструменталки Михаэля Шенкера, получалось, можно вот такую музыку на гитаре играть. И одновременно с рисованием, я занялся гитарой. Постепенно я стал тратить на гитару много больше времени.

-- Однако как только вы ощутили, что вам подходит пение, у вас осталось только оно.
-- Да. Одновременно с рисованием. У меня ощущение, что только это мое. Но не исключена возможность, что еще что-нибудь появится (смех).

-- В этот раз получились такие фотографии. Похоже на Дэвида Сильвиана.
-- На его фотографии? Мне, конечно же, нравится Дэвид Сильвиан. Во времена учебы я был просто зачарован его соло, и теперь, когда слушаю его записи, мне вспоминается то время.

-- Это может быть что-то личное, но были ли ситуации, в которых вы определялись касательно чего-либо?
-- При той жизни, что я веду сейчас, я нахожусь в такой ситуации, что обычно мне легко заниматься творчеством. Я провожу много времени в одиночестве. Есть некоторое ощущение замкнутости. Дома я практически не разговариваю по телефону, и чувствую, что время течет замедленно. Когда много общаешься с людьми, очень занят, маленькие происшествия перестаешь замечать. Я перестал поддерживать связь с такими людьми, и я нахожу очень много чувств в маленьких вещах. В такой обстановке мне очень хорошо.

-- Значит, для творчества необходимо время, чтобы размышлять в одиночестве.
-- Даа. Например, после тайфуна небо непременно проясняется, и в этом почти забытом событии каждый раз ощущается такая свежесть.

-- То, что вы стали жить в одиночестве, большое событие для вас?
-- Да. Я переехал в Токио, и в том месте, где я поселился, очень хороший вид. От хорошего пейзажа и на душе хорошо. Хорошее настроение создается открытием таких простых вещей, как солнечное тепло. Такое же блаженство, «аааах», как когда погружаешься в ванну. (Все это хорошо влияет на творчество), но это не значит, что я буду об этом стихи писать.

-- Разве не грустно жить в одиночестве?
-- В некоторой степени. Поэтому, когда мне последнее время хочется позвонить родителям, я думаю, что можно и подольше поговорить по телефону (смех).

-- Есть ли что-то определенное в отношении апрельского Shibuya Public Hall?
-- Если не смотреть под ноги, то можно споткнуться. Если не позаботиться, шестеренки коммерческой части разъединятся, это не решается быстро. В основе своей все делается неспешно, и, конечно, это ужасно (смеется).


***

Кен

-- Тема разговора – принятие решений относительно своей жизни.
-- Решений… . Хотя есть вещи, которые нужно решать, но я решения принимаю неожиданно, и часто колеблюсь (смех).

-- Понимаете, что собственные решения не становятся решениями?
-- Да, я понимаю это. Но среди таких было решение присоединиться к L’Arc-en-Ciel.

-- Что же было решающим фактором присоединения?
-- Хотя я до некоторой степени занимался и музыкой, я пошел в учебное заведение по профилю архитектуры, и этот путь тоже чуть позже я был в состоянии осилить…

-- То есть это был ваш окончательный выбор.
-- Да, тогда это был практически мой окончательный выбор, но существовали и позабытые истинные намерения. Когда состоялся разговор о моем вступлении в Ларуку, если бы я упустил этот шанс, то вряд ли у меня был бы другой благоприятный случай заняться музыкой. Я много об этом думал, и сейчас понимаю, что делаю то, что должен делать. Кроме этого, я встретил остальных Ларуку, увидел их тогдашние лайвы и услышал их саунд, и я понял, что Ларуку это место, где я могу с головой уйти в музыку. Это главная предпосылка моего выбора.

-- А реально присоединившись к Ларуку, вы погрузились полностью в музыку?
-- Да, я чувствую, что ушел в это с головой. Потому что кроме музыки, я не делаю ничего. Потому что кроме музыки, я не делаю ничего. Потому что, когда я, будучи любителем, учился, было множество вещей, отвлекавших меня, а сейчас я нахожусь в обстановке, адекватной тому, чтобы делать музыку. И теперь нет того, что можно назвать хобби, увлечением.

-- Музыка все время была хобби?
-- Увлечения были. Раньше я на байке катался, теперь слишком занят… . Поэтому играю на гитаре, слушаю CD. Еще, поскольку люблю гулять, хожу гулять. Такое повторение.

-- Прогулки для того, чтобы расширить воображение?
-- Можно сказать, что я гуляю пешком чтобы восстановить некий баланс тела, нарушенный тем, что я много передвигаюсь на автомобиле.

-- Психического аспекта тут нет?
-- Нет, у меня нарушается чувство ритма, я начинаю хуже играть на гитаре (смеется). Что-то такое мне кажется.

-- Ваше вступление в Ларуку было самым серьезным выбором, а что следующее по серьезности?
-- Я провожу свою жизнь так, что в ней практически не приходится принимать серьезных решений (смеется). Раньше я думал, что жизнь полна событий, но если хорошенько подумаю сейчас, то мне уже так не покажется.

-- В том, что касается лайвов, не бывает таких решающих дней? Например, самый первый лайв с Ларуку.
-- Как же это было-то. Не знаю, решал я там что-то или нет (смеется), но на имевшейся тогда у меня аппаратуре было совершенно невозможно без помех воспроизвести ни дисторшн, ни чистый звук. Хоть я это понимал, лайв я все равно должен был отыграть, поэтому можно сказать, что тогда у меня была самая решительная решимость. Другой аппаратуры все равно не было. Я к ним только-только присоединился, чуть порепетировали, записали сингл и сразу этот лайв, вот и не было времени подобрать нормальное оборудование.

-- Лайв, о котором такие воспоминания, единственный?
-- Да, такое было один раз. На моей памяти. Я не хочу сказать, что после этого все резко улучшилось, но таких печальных случаев больше не было.

-- Этот один лайв оставил глубокое впечатление?
-- Я его проиграл, но не смирился, ведь он первым был (смеется).

-- Но это ведь сильно давит на психику?
-- Когда я только-только закончил школу, я был склонен сомневаться в себе при таких обстоятельствах, тем не менее, я считаю, что теперь стал человеком, на которого не влияют его сомнения.

-- Объемы залов, где у вас проходят лайвы, постепенно становятся все больше. Когда вы в одиночестве выходите на большую сцену, у вас ведь совсем другие ощущения возникают, чем до сих пор?
-- Когда мы впервые вышли на сцену Shibuya Public Hall, мои ощущения были очень положительными…

-- Это пришло от атмосферы зала? Или от широты самого пространства?
-- Я в один миг внезапно увидел все, и огромную широту, и объем. И все это пространство мы заполнили без остатка своим звуком, разве это не роскошно (смеется). Я чувствовал большую радость.

-- Можно сказать, что выступать в больших холлах само по себе значительно…
-- Да. Поскольку в лайвхаусах публика находится близко от сцены, музыка возникает в некоторой степени непосредственно, ведь расстояние таково, что можно даже визуальные сигналы подавать. Наши лайвы получаются такими, и, когда это холл, мы заставляем атмосферу звучать, то есть передавать это… . Чем нам можно отвечать, я перестал понимать (смеется).

-- Значит, самое главное, где бы ни был концерт, это хороший настрой.
-- Да-да (смеется). А, ну и решимость.

-- Что-что?
-- Когда я присоединился к Ларуку, я решил: «Пойду в собственном ритме» (смеется).

-- Вы так смело решили это, потому что у вас было беспокойство, сбивавшее этот ритм?
-- Другими словами, то направление, в котором я развивался, не было подчинено моему собственному ритму, и не приносило мне ничего хорошего. Таким был мой жизненный опыт до сих пор. Поэтому я собираюсь сохранить этот новый опыт, ощущение собственного ритма.

-- Будете осуществлять это?
-- Да, здесь и сейчас. Однако прежде, чем я буду видеть все ясно, нельзя что-то предпринимать. Скорость будет постепенно увеличиваться, и с данного времени нужно проявлять больше осторожности (смеется).


***

Тетсу

-- Если говорить об ответственных решениях в человеческой жизни, было ли таковым для вас формирование группы?
-- Нет, потому что группа это единственное, к чему я стремился. Как выступил с группой первый раз еще в средней школе, так с того времени постоянно. Особого желания стать профи не было, но именно это дело вызывало самый горячий энтузиазм. Привлекать к себе внимание. Во мне уживались стеснительность и желание выделяться. В обычной жизни, в то время, когда я учился, выделиться среди других было делом, сопряженным с большими трудностями. В моем случае, в старшей школе мы делали концерты по своему плану. Мы арендовали помещение в ближайшем ДК, и билеты, и флаеры придумывали и печатали самостоятельно. Было очень интересно, какое количество публики удастся зазвать. Мне нравилась как внешняя сторона музыкальной деятельности – группа, концерты, так и внутренняя, то, что происходит за сценой.

-- Вам нравилось все, чем окружена деятельность групп.
-- Когда я был старшеклассником, то это было действительно хобби, я занимался и организационными вопросами, и в таком случае, даже если не удавалось привлечь достаточно зрителей, не стоило и расстраиваться, не так ли? Но я так не мог, раз уж я взялся работать в этой группе. С самого начала я продумывал стратегию и занимался вопросами менеджмента.

-- Похоже, это ваша сильная сторона.
-- Да, это мой конек. Ради такого дела я сделал себе факсимиле. Увлекся. Мне нравилось на флаерах ставить оттиск (смеется). Потому что мне с самого детства нравилось создавать вещи.

-- То есть выбор у вас произошел естественно, и вы проложили свой сегодняшний путь.
-- Да. Практически не было ничего, что я решал бы. То есть это настоящее хождение по канату. По окончании школы все нормальные люди ведь выбирают себе направление. Но я тогда далеко не сразу понял, чем хочу заниматься. Задумавшись о поступлении куда-либо дальше, я понял, что играть в группе, сидя у родителей на шее, мне неприятно. Мне тогда было 18, и заставить меня выбрать себе работу на всю жизнь было невозможно. В конце концов, так ничего и не решив, я лишь закончил школу. На всю школу только я один не стал никуда поступать дальше (смеется).

-- Это очень отважный выбор. У вас не было ощущения оторванности или тревоги?
-- Ну, возможно. Наверно, для родителей это было ужасно. Я для начала собирался спокойно поразмыслить над тем, чем же я хочу заниматься. А после этого можно будет решать, чем. Хоть дальнейшей учебой, хоть постоянной работой, хоть группой.

-- Вы продолжали заниматься группой?
-- Да, день за днем, подработка и группа. Но 10 месяцев спустя та моя группа сама собой прекратила свое существование. И, оставшись в одиночестве, я опять с нуля начал искать участников. Это был прообраз нынешних Ларуку.

-- А когда вы весь состав собрали, тогда появились мысли о том, чтобы стать профи?
-- Нет, у меня даже сейчас ни одной мысли об этом. Только вот для того, чтобы заниматься тем, чем хочется, требуются деньги. Я, даже лично, такой человек, который дорого стоит. Поэтому, чтобы делать то, что хочется, в группе, неизбежно потребуются деньги. Следовательно, мы должны хорошо продаваться. То есть к таким выводам меня привело не желание стать профи, а желание заниматься тем, что интересно. Поэтому в моей жизни до сих пор не было никаких серьезных решений.

-- Например, что касается любви, из множества людей вы должны сфокусироваться на одном-единственном человеке.
-- Для меня так нельзя. Я не смогу.

-- А если она скажет: выбирай между мной и той девушкой?
-- Сбегу. В таком случае.

-- То есть, в конце концов вы бы так и не сделали выбор. Хотя это не в соответствии с темой интервью, но, наоборот, интересно.

-- Я не силен в абстрактных темах. Я не могу ничего рассказать, потому что не хочу говорить о своем прошлом.

-- Что же вы можете сказать?
-- Я не знаю правильных слов, и могу быть превратно понятым. Если бы я мог сказать больше хорошего о себе, но это невозможно. Потому что я не могу сказать, что обо мне можно думать лучше, чем я есть. Я упертый, веду себя как ребенок. Честный до глупости. И столько лет продолжаю казаться дураком (смеется).

-- Вы настолько правдивы. Не можете замалчивать недостатки.
-- Более того, говорить в интервью что-то ради продаваемости журналов и CD, разве это тоже не работа? Я этого не могу. Например, последнее время я думаю, что, даже не будучи уверенным в этом, профи скажет, что сделал шедевр. То есть это будет мое решение.

-- Перестаньте (смеется), не принимайте такого решения.
-- Почему?

-- Это так на вас не похоже. Хорошо, что есть люди, которые не вписываются ни в какие рамки и которым нет никакой нужды льстить перед кем-то.
-- Да, так и есть. Для рокера - быть ненавидимым - это работа (смеется), но это то, на чем я стою. Поэтому вести затратную по деньгам, роскошную жизнь – это эгоизм. Понятно, что такой эгоизм недопустим. И чтобы иметь возможность позволить себе такой эгоизм, уж лучше иметь такую работу, чем быть просто саларименом, и тогда я смогу то, что считаю идеальным.

-- Продолжайте в том же духе.
-- Нет, говоря такие вещи, я вызываю раздражение (смеется). Я всегда думаю: зачем я прибыл в этот мир? Мне непременно говорят: повзрослей! Но есть вещи, которых взрослые совершенно не видят. Я не хочу лишиться этого видения. Думаю, я лучше всех среди членов группы понимаю умонастроения фанатов. Я хочу сохранить это самое важное, то, что может увидеть только ребенок.

-- Таково нынешнее решение Тетсу-куна (смеется). А последнего решения насчет апрельского Shibuya Public Hall… все еще нет?
-- Нет. К тому моменту у нас новых песен прибавится. Они будут у нас впервые на лайвах в следующем году, и я не знаю, как они изменятся.


***

Сакура

-- Был день, когда вы самостоятельно приняли решение относительно чего-либо?
-- Когда я собрался вступить в Ларуку.

-- Какая причина стала решающим фактором?
-- Услышал их запись. Не было группы, в которой я хотел бы играть, точнее, в тот период я подумывал о том, не прекратить ли мне играть в группах вообще. Потому что та форма, в которой существовали эти группы, меня жутко бесила.

-- Жутко бесила?
-- Их коллективное поведение для меня было очень раздражающим. Потому что я не хотел делать вещи, с которыми был несогласен. Если бы я был согласен, я смог бы это терпеть.

-- Когда участников несколько человек, появляется область, где приходится идти на компромиссы.
-- Группа это коллектив, в котором очень сильно проявляются такие вещи как «я» каждого участника и эгоизм. Когда такие вещи проявляются в обычной жизни, это раздражает. И, несмотря на то, что я люблю музыку, я считал, что форма коллективного поведения в группах для меня неприемлема. И, если так, я бы стал только студийным музыкантом. Я легкомысленного характера, поэтому мне хотелось попробовать играть с разными людьми и на разных инструментах.

-- И это ваше желание изменилось, когда вы стали играть с Ларуку?
-- Ну, в некоторой степени. Еле-еле год, как я пришел к ним, у меня был период, когда я должен был познакомиться с ними, даже если мне все еще было неприятно. Однако оказалось, что все мы направлены по единому вектору, и, вопреки всему, у меня возникло чувство доверия.

-- И, то, что вы пришли в Ларуку, это было самое важное решение до сих пор в вашей жизни?
-- Сейчас это так. Если я оглянусь в свое прошлое, я не смогу отличить, что там было самое важное, так что сейчас в моей памяти это самое новое, самое потрясающее.

-- Существование в L’Arc-en-Ciel так впечатляет?
-- Если спросить, что было впечатляющим, так это то, что я один токиец, когда как Ларуку – группа из Осака. Потому что я, который родился и вырос в Токио, должен был переехать в район Осака, кроме того, что играть в группе (они очень далеко вытащили Сакуру из его зоны комфорта… -- прим. перев. ). До сих пор я действительно всю жизнь провел в Токио, понимаю, что вступление в Ларуку развернуло меня на 180 градусов, и это было осознанное решение. Другие мои воспоминания бледнеют в сравнении с этим.

-- Какой была ваша жизнь в Осака?
-- Хотя я понимал, что все будет по-другому, но все равно плохо себя чувствовал из-за одинаковой с Токио окружающей обстановки. Например, те же парковки, те же гипермаркеты, и сам по себе масштаб города близкий к Токио. Может быть, говорить таким образом, что мне было там плохо, это грубость, потому что я не узнал Осака как следует как город.

-- То есть вы думали, что Осака совершенно иной город, а на самом деле он так не отличался.
-- Они выглядели одинаково процветающими. Поэтому, в чем-то его я сравниваю с Токио. Если говорить о Токио, то, по моему мнению, этот город где-то с ним совпадает. С другой стороны, дай мне время, я бы привык, перенял бы характерную манеру говорить, и Осака стал бы моей второй малой родиной. Когда приезжаем туда теперь, у меня возникает даже ощущение ностальгии.

-- Сколько же вы там в конце концов прожили?
-- Около полугода (смеется). Хотя я думал, что пробуду там более года, но благодаря большому успеху группы мы смогли переехать в Токио раньше.

-- Для вас это было хорошо? Или иначе, хотелось еще немного побыть там?
-- Я принял как должное, потому что считаю, что это судьба. Как человек, что пробыл там полгода, думаю, что само по себе это было хорошо. Хорошо, что это было полгода, что были остановки на полпути. Психический ущерб был велик.

-- Вы получили психическую травму?
-- Поскольку я находился в совершенно других обстоятельствах, и оторванный от друзей, мне было психологически очень тяжело. Только я начал привыкать к этим условиям, как мы опять вернулись в Токио, но я уже чувствовал Токио совершенно по-другому.

-- Что изменилось в сравнении с тем Токио, что был до Осака?
-- Не Токио, но мои собственные глаза изменились. И потом, что ужасно, я хорошо понимал, какая малость мое собственное существование. Я пытался жить, совмещая Токио и Осака.

-- Что было самым ярким чувством?
-- Короче говоря, у меня была токиоцентричная модель мира, из этого центра я смотрел на всю остальную Японию и на весь остальной мир, и когда я этот центр попытался переместить при переезде в Осака, я смог увидеть то, чего не знал. Можно сказать, что таким образом я узнал широту Японии.

-- А когда вы поехали за границу, вас, наверно, ждали невероятные открытия?
-- За границу мне хотелось поехать. Каким может быть наш мир, я воображал это себе по-всякому, но реальности в этом не было ни капельки. Я переехал в Осака, и вот там реальность проявилась в избытке. Таким образом, получилось, что мир, который я представлял себе, в действительности еще более расширился, а я сам уменьшился пропорционально этому. Я думаю, что должен разные места познать на собственном живом опыте. Поэтому я был намерен сделать что-то, чтобы ощутить это, например, тур по всей стране.

-- Пошел разговор о туре, расскажите же о том, чего можно ожидать на предстоящих лайвах?
-- Сейчас разговор пойдет с религиозным уклоном, но на лайвах на меня что-то нисходит. В день удачного лайва атмосфера определенно меняется. Мне хотелось бы, чтобы все понимали это, чтобы давать этому нисходить более точно.

-- А с теми группами, в которых вы прежде играли, у вас бывало такое?
-- Бывало. Когда мы испытываем это коллективно, нам сильная отдача приходит, и часть этой отдачи мы можем возвращать всем.

-- Находиться в этом очень хорошо?
-- Да, поэтому я не перестану играть вживую.


Перевод на русский язык: Хэвенли